Я задалась задачей непростою:
что делать со вселенскою тоскою,
которую, как знаем я и ты,
давно тебе несут твои мечты?
Ты думаешь, что это неизбежно –
в ней растворяться тяжко, безутешно,
ты думаешь, что ты один такой,
забывший, что на свете есть покой.
Конечно, я прекрасно понимаю,
что зря твое я время отнимаю,
пытаясь в этом мире объяснить,
как просто это можно отменить.
Ну вот смотри: встаешь ты рано утром,
и в упоеньи горечи немудром
хватаешься, едва открыв глаза,
за свой мираж… Ну хорошо, я – за.
А дальше что? Не впрок плоды науки
за много лет. Ты вольно эти муки,
уже не понимая, что первично,
воссоздаешь уныло и привычно,
и у тебя вообще сомненья нет,
что всё давно погасло, рухнул свет,
что нежность Неба для тебя остыла,
что твой итог – забытая могила,
что где-то у Вселенной на краю
она со скукой примет плоть твою,
и в суетных ветрах увеселений
промчатся миллионы поколений,
которые, забыв тебя навек,
исчезнут тоже… Бедный человек!
Не понимаешь ты, что у Вселенной
нет ценной вещи более бесценной
и более святой для бытия,
чем малая Вселенная твоя.
Что, поглощая вечности пределы,
она болит по делу и без дела
не от каких-то жизненных проблем,
а по другому случаю совсем.
Скажи мне: это мало или много –
дыра в твоей душе размером с Бога?
И не по силам дело ей исполнить, —
одну дыру – другой дырой наполнить.
Не странно ли? Наполнен этот мир
лишь для тебя – чернейшими из дыр.
Они печальным сумраком сияют,
они обманным светочем зияют,
они тебя влекут сильней, сильней,
тем больше тяга к ним, чем больше дней
тебя от прошлых бедствий отделяет,
и боль твоей души не утоляет
на этом свете ничего вокруг…
Тебе не надоело, милый друг?
Теперь скажу я: да, такое дело,
и мне мое молчанье надоело,
ведь я давно беспомощно молчу,
но выслушай меня: сказать хочу,
что в мире том и этом не бывало,
чтоб Небо человека забывало,
что с неба светят звезды, сыплет снег,
чтоб не забыл о Небе человек…
Ты жаждешь Истины, как нищий – хлеба?
Да просто попроси ее у Неба,
у Неба под твоим же потолком.
Но после обещай, что целиком,
забыв навеки самоистязанье,
отдашь ему себя на растерзанье,
отдашь ему всецело всё вокруг.
А что тебе терять, скажи, мой друг?
Неужто что-то для себя теряешь,
когда немножко Небу доверяешь,
а не слепым иллюзиям о нем,
что ты придумал, мысля о своём,
об этом призраке вполне убогом,
об этом веществе отнюдь не многом,
о днях, прошедших даже не вчера,
когда в душе — огромная дыра?
Когда ее ничто не заполняет,
она теченье жизни изменяет.
Её заполнить мог бы, очень мог
Один лишь Бог. Ты знаешь это. Бог!
Не больше и не меньше, это ж надо?
Дыра в твоей душе подобна аду,
и муки эти ясно повествуют,
что ад уж точно в мире существует.
Но голова на что тебе дана,
ведь есть же и другая сторона?
Конечно, перед Ним и ты не чист,
убогий аналитик-атеист,
вполне несчастный вдумчивый писатель,
камней то собиратель, то бросатель,
что многие печальки испытал,
а поумнеть забыл? Умней не стал?
Ну ладно. Мне самой давно уж ясно,
что здесь меня ты понял, и прекрасно,
и ты не застревай в своем аду.
Куда б ты ни пошел, тебя я жду
в моем миру вполне провинциальном,
но в измереньи более реальном,
чем твой безумный и печальный свет.
А чем реальней мой? Ищи ответ
в моей привычной радости, что утром,
в моем уме, слегка простом, но мудром.
в моих привычно озорных глазах,
в привычных для тебя моих слезах…
Ну неужели ты не понимаешь,
что у времен ты время отнимаешь,
когда не можешь попросту понять,
что то, что в человеке – не отнять?
что эта радость и покой – ты слышишь? —
иначе не приходит, только свыше,
что это дар, а не венец заслуг?
Ты просто попроси его, мой друг…
Ну хватит. Много я наговорила,
а двери в дверь слегка не отворила,
у сердца твоего, что от тоски
уж превратила родники в пески?
Стоит тихонько у дверей твоих
Он Лично. Не проспи! Стучит. Затих…
♦
